– Иногда, – сказал старший, и его веки задрожали, – для палирромантии использовали и людей.

– Эй, поддельный иностранец, теперь ты понял, почему лодочник не осмелился пристать к берегу на сампане? – спросила его Мими той ночью на Пляже Созерцания Прибоя.

Они оказались на огромном кладбище. Несколько деревянных табличек, воткнутых в темную почву, говорили о том, что здесь похоронены тела. Однако на них был лишь год смерти; не было ни года рождения, ни имени. Валялись кучки призрачных денег, куски благовонных палочек и свечи. В слабом свете луны это выглядело особенно жутко. Мими сложила ладони, опустила взгляд и начала бормотать молитву.

– Это… – тихо заговорил Кайцзун, будто боясь потревожить безымянных бездомных духов.

– Это неопознанные тела, выброшенные на берег волнами; кто-то пытался уплыть в Гонконг; кто-то, вероятно, женщины и дети, убитые местными на их… ритуалах.

Хотя Кайцзун и был убежденным атеистом, он вздрогнул. Но поспешно заставил себя успокоиться. Конечно же, это не более чем городская легенда, придуманная рабочими-мигрантами, чтобы опорочить местных.

– И ты потащила меня среди ночи только для того, чтобы посмотреть на это?

– Конечно же, нет. Смотри! Вон там!

Мими дернула головой, показывая на огромную тень в углу кладбища.

– Вау.

Кайцзун остановился перед предметом, ошеломленный его размером и зловещим видом.

Достал свой защищенный смартфон и стер с него воду. Слабый свет экрана осветил громадного охранителя кладбища, вполне подходящего для даосских или буддийских верований. Экзоскелет почти трехметровой высоты, робот, меха. Броня из твердого сплава была покрыта даосскими заклинаниями, и понять, какого она цвета была изначально, невозможно. На каждой выступающей части висели буддийские четки, деревянные и пластиковые, качаясь на ветру, будто ветряные колокольчики, и постукивая. Даже сочленения корпуса были перевязаны ярко-красными лентами в знак пожелания удачи.

По сравнению с продаваемыми на eBay истребителями Су‐35 этот меха был не настолько впечатляющим, не более чем игрушка, выброшенная взбалмошным богатым человеком. Развитие материалистической науки и технологий превратило их в своего рода эзотерическое знание, поэтому реверсный инжиниринг стал делом трудным и неблагодарным. Взять, к примеру, искусственные мышечные волокна этого меха, заменившие традиционные гидравлические приводы: даже если ты сможешь выяснить структуру и состав этих волокон, ты никогда не сможешь их воссоздать. Эпоха, когда можно было захватить вражеский истребитель и использовать его для технологического рывка в собственной авиационной промышленности, давно миновала.

Кайцзун заинтересовался. Как же сюда попал этот меха? И почему он так странно выглядит?

Мими закончила молитву и открыла глаза. Будто услышав мысли Кайцзуна, на мгновение задумалась и заговорила:

– Это из-за Брата Вэня.

Брат Вэнь объявил столь экзотическую находку своей сразу же, как ее доставили на Кремниевый Остров. В своей собственной мастерской он ухитрился исправить все видимые повреждения и подключить вирусные батареи к источнику питания. Дальнейшие исследования показали, что существуют два контура управления меха. Первый – дистанционное управление. Брат Вэнь попытался взломать протокол связи, но система почему-то отказывалась отвечать на сигналы. Потерпев неудачу, он занялся вторым контуром управления – мышечно-сенсорным. Для работы этого контура требовалось, чтобы кто-то забрался внутрь меха и управлял им, надев специальный костюм, считывающий движения тела и передающий их в систему робота.

Конечно же, сам он не мог так рисковать и выбрал на эту роль А Жуна, сироту.

Худой А Жун странно смотрелся на фоне массивного металлического экзоскелета, забираясь внутрь. На его лице была радость. Он начал двигать руками и ногами, пока на пульте не загорелись индикаторы. Брат Вэнь, пребывая в возбуждении, крикнул ему, что надо попробовать двигаться. Поскольку машина не была адекватно настроена на данного пилота, ее движения были медленными и неуклюжими, будто у астронавта, идущего по поверхности Луны. Сенсоры сотни и тысячи раз в секунду передавали информацию в главный компьютер, который, произведя необходимые вычисления, выдавал сигналы на искусственные мышечные волокна, вызывая их сокращения. Меха начал двигаться. Если происходила какая-то задержка в передаче данных, у пилота возникало ощущение, что он движется сквозь вязкую жидкость, через силу.

Выслушав рассказ Мими, Кайцзун достаточно хорошо понял, что произошло.

Движения А‐Жуна-меха постепенно стали быстрыми и изящными. А Жун тоже пришел в возбуждение, когда ему удалось разбить руками робота огромную кучу мусора. Он начал бегать, а толпа зевак бегала вслед за ним.

Это было невероятное сочетание силы и скорости. А‐Жун-меха бежал легко, широкими шагами, но от его поступи содрогалась земля. А Жун бежал не раздумывая, ни о чем не думая, будто слепой Геракл, ищущий, куда выплеснуть свою огромную силу.

Брат Вэнь бежал следом, тяжело дыша. Он кричал А Жуну, чтобы тот остановился, поскольку раньше остальных понял, что дело неладно.

А‐Жун-меха, казалось, пытался что-то с себя стряхнуть; он бешено размахивал руками и ногами, круша деревья, дома и попадавшиеся на его пути машины. Испуганные зеваки разбегались, стараясь не попасть под удар вышедшего из-под контроля металлического чудовища. Зверь покинул территорию клана Ло, оставляя за собой клубы пыли, мусор, обломки веток и осколки стекла. Он бежал к безлюдной земле Пляжа Созерцания Прибоя.

Дети мусорных людей бежали впереди него, вопя от радости и ничего не понимая. «А Жун горит! А Жун горит!»

И в самом деле, из нутра бегущего экзоскелета начали подыматься клубы черного дыма, пахнущего горящей плотью. Лишь теперь зеваки поняли, что А‐Жун-меха пытается добраться до моря.

Но ему это не удалось.

Когда Мими удалось протолкаться сквозь толпу, она увидела, что А‐Жун-меха неподвижно стоит рядом с кладбищем. Худое тело мальчика было угольно-черного цвета, от него шел дым, оставляя следы копоти на броне из твердого сплава. Более всего оно напоминало кусок пережаренного бекона, сморщенный. Брат Вэнь безуспешно пытался потушить огонь, закидывая его песком. В системе произошло короткое замыкание, сверкали искры. На лицах зевак были ужас и хорошо скрываемое удовлетворение, так, будто они наслаждались этим драматическим зрелищем смерти. А вот выражение на лице Брата Вэня было сложно понять. Смесь сожаления, удрученности и, возможно, горе.

В течение трех дней трагедия превратилась во всего лишь еще один из эпизодов легенд, окружающих Пляж Созерцания Прибоя, а сирота А Жун стал в нем еще одним примером беспощадного закона кармы – его судьба, без сомнения, была результатом какого-то прегрешения, совершенного им в прошлой жизни.